Аналитика

Прятать деньги под матрас – это не для нас

На Западе считают, что Дмитрий Медведев начинает становиться реальным президентом страны. Об этом в беседе с Владимиром Соловьевым сообщил директор российских и азиатских программ института мировой безопасности США Николай Злобин. Собеседники также обсудили вопросы доверия народа к власти и разницу в отношении России и Америки к мировому финансовому кризису.

Злобин: "В России, действительно, идет совмещение государства с бизнесом, семейным бизнесом и личным бизнесом, участием разных корпораций"

Соловьев: Доброе утро, Николай.

Злобин: Доброе утро всем.

Соловьев: Интересно произошедшее вчера в России. Во-первых, любопытная форма «Выборное воскресенье» - регулярное общение президента с народом на телевидении. Притом интересно, что будут чередоваться каналы. Это что-то такое новое, революционное. И, кстати, заметь, на следующий день сразу происходит действие. Президент намекнул, и тут же губернаторы получили.

Злобин: А знаешь, какая была первая реакция на Западе – я обратил внимание – что Медведев начинает вытеснять Путина и становиться реальным президентом страны. Путин никогда не решался на такие форматы общения с народом. У него были прямые линии, но он никогда не выходил на телевидение и не давал такого рода интервью на главных каналах страны. И что Медведев ищет новые форматы, что он гораздо более технологично современный президент. Это означает, что он потихоньку начинает становиться реальным президентом. Он теперь объясняет народу, что происходит в мире.

Соловьев: Позволю себе комментарий: какие же западники наивные. Но то, что, бесспорно, идет поиск новых форм, и идет попытка найти такое разбегание в формах освещения деятельности премьера и президента – это, конечно, очевидно.

Злобин: Ты знаешь, когда мне на прошлой неделе позвонили из газеты «Коммерсант» и сказали: «У нас один вопрос к Вам: не пора ли отправлять правительство Путина в отставку?», я понял, что в стране что-то меняется.

Соловьев: Не волнуйся. Все-таки, этот опрос вышел в «Коммерсанте»?

Злобин: В «Коммерсант Власть», по-моему, он вышел, да.

Соловьев: Понятно. Я думаю, в результате закроют «Коммерсант Власть», а не отправят правительство Путина в отставку. Николай, что ты видишь за этой отставкой губернаторов? Ты согласен с тем, что большинство граждан, если они не проживают в этом регионе, слышат фамилии губернаторов только два раза? Первый – когда его назначают, второй – когда его снимают.

Злобин: За исключением, если вокруг губернатора нет какого-то скандала национального масштаба.

Соловьев: И у него не хватило денег, чтобы поставить блоки в газетах на то, чтобы этот скандал не вышел в народ.

Злобин: Да. Или у противников было больше денег, чтобы эти блоки пробить. Я думаю, что ты прав. Я тоже считаю, что это хорошая вещь. Губернаторы должны меняться как можно чаще. Тем более, страна проходит период кризиса, и вообще надо искать новых людей. Позитивно то, что там, якобы, есть какие-то критерии, по которым оценивалась деятельность губернаторов. Другое дело, что эти критерии непонятные, неизвестные…

Соловьев: Они, по-моему, были опубликованы. Я знаю просто о критериальном ряде, который «Единая Россия» разрабатывала. Читал, но там было сумасшествие – 55-60 критериев.

Злобин: Ну, да. Вообще, есть несколько мнений. В частности, что снимаются губернаторы, которые не смогли обеспечить победу «Единой России» в достаточном масштабе в своих губерниях. Но особо публичной дискуссии на эту тему не было.

Соловьев: Такие отставки были раньше – 100%.

Злобин: Безусловно. Но раньше, помнишь, президент давал или не давал, подтверждал или не подтверждал полномочия губернатора. Теперь просто идет снятие губернатора, назначение новых…

Соловьев: Но, опять-таки, в такой кокетливой форме. Мы им не говорим, что проворовались, мы говорим, что сами подали прошение об отставке.

Злобин: Им предложили, видимо, подать.

Соловьев: Конечно. Это то, что мы с тобой понимаем. Сложно себе представить, что эта мысль пришла в голову сразу всем одновременно: «Давайте-ка напишем президенту, что мы хотим в отставку».

Злобин: Да, в один день положить ему на стол заявления. Я думаю, что, конечно, все, как традиционно в России делается, организовано из одного центра. Люди добровольно пишут заявления. Кстати, пишут заявления и о том, что они хотят занять должности губернатора и не против.

Соловьев: Ты хочешь занять должность губернатора?

Злобин: В России?

Соловьев: Хороший вопрос.

Злобин: Понимаешь, я убедился из моего личного опыта, что губернаторы, на самом деле, мало что могут сделать реально, по моему мнению. Даже в тех областях, где они являются формально главными. Слишком они повязаны очень многими вещами из центра, обязательствами, партийными обязательствами, лояльностью и т.д. К сожалению, гораздо меньше они повязаны тем народом, которым они руководят. Но губернаторы в России разные, и, как Совет Федерации в России разный, люди разные – там есть очень достойные люди, есть не очень достойные люди. Есть губернаторы, которые просто монополизировали области и вообще воспринимали это как свои вотчины десятилетиями. О таких речь идет, безусловно. Другое дело, насколько новый человек сможет переломить…

Соловьев: Я понимаю, что большие проблемы сейчас у мурманского губернатора, большие проблемы у руководителей национальных республик. У многих сейчас головная боль есть.

Злобин: Да, мы же с тобой отлично понимаем, что проблемы должны быть у всех. Страна вступила в период глубокого кризиса.

Соловьев: Абсолютно правильно. Нет, есть, знаешь, некоторые, у которых проблем должно быть меньше. Те, которые показывают в условиях кризиса реальные результаты.

Злобин: Да, безусловно. Но таких сегодня меньшинство. В принципе, в нормальных демократических странах, люди, доведшие страну до кризиса, должны уходить.

Соловьев: 100 процентов.

Злобин: И меняться. Должна быть скамейка запасных.

Соловьев: Не справился – до свиданья.

Злобин: Кстати, это относится не только к губернаторам. И к бизнесменам, и к главам международных российских корпораций.

Соловьев: В России по-другому: ты сломал – ты и почини. То есть, в детстве все насмотрелись этого фильма «Ирония судьбы», поэтому говорят: так, вы довели страну до этого, ну, быстро сами выводите!

Злобин: Кстати, ты очень важные вопросы поднимаешь, вольно или невольно. Что решается сейчас в России? Я посмотрел на то, что происходит сейчас в мире. Есть две категории стран. Одна категория стран – в том числе Америка, как бы критически к ней ни относились, – обсуждает вопрос, что из себя будет представлять американская экономика после кризиса, и как сделать Америку конкурентоспособной в новой экономике.

Соловьев: Причем, это публичная широчайшая дискуссия с привлечением лидеров страны.

Злобин: Да. С международным даже привлечением, обсуждением дел в американской экономике. И большая группа стран – другая – которая обсуждает, как бы переждать этот кризис, сохранить статус-кво. Якобы, это как болезнь: пришла и прошла, а мы нашу экономику сохранили в том виде, в каком она есть. И мне кажется, что Россия все больше и больше начинает относиться ко второй группе стран, где никто не обсуждает, что из себя будет представлять страна через несколько лет после выхода из кризиса, а все обсуждают, как бы пережить тяжелые времена, хватило бы денег.

Соловьев: Это как раз то, о чем я говорил. Это политика Кудрина – набрать денег. Знаешь, у Кудрина стратегия абсолютно адекватна стратегии сырьевой компании, т.е. это соответствует логике государства корпораций. Помнишь, в чем логика сырьевой компании? Она говорит, что у тебя 7 лет, как правило, богатые годы, и 3 года – бедные. Поэтому главное - пережить вот эти бедные годы, накопив деньги на это.

Соловьев: "Есть такой уровень вечного недоверия власти народу, и обратно, - власть считает, что ни в коем случае не надо слушать народ, потому что если что-то народ говорит, то это попытка оказать давление"

Злобин: Правильно. Это рентовая экономика. У тебя есть нефть, вот и живи на ней. Это психология бабушки: надо иметь какую-то сумму денег на «черный день». Но это же не политика великой державы, понимаешь. Как бы ни относиться к господину Суркову – неоднозначно многие к нему относятся – он был прав, когда недавно сказал: это мелко для страны, это позор тратить годы на экономию денег.

Соловьев: Данные, которые сейчас пришли, просто жуткие. Падение промышленного производства сравнимо с тем, что было в 94-м году. Кто-нибудь может объяснить, что происходит? Главное, заметь, в правительстве никого не снимают, а идет переназначение. То есть, Гордеев справился с сельским хозяйством, ему дали область. То, как Гордеев справился с сельским хозяйством, по-моему, очевидно всем. Наше сельское хозяйство самое «справленное» в мире.

Злобин: Понимаешь, это очень важный вопрос. То, что Россия переживет кризис – это безусловно. Народ терпеливый, страна большая, ресурсы есть. Но какой будет российская экономика после кризиса? Станет ли она конкурентоспособной в той экономике, которая сложится в мире после кризиса? И почему люди, которые создавали экономику до кризиса, будут отвечать за создание послекризисной экономики?

Соловьев: Если они не понимают вообще, что делать.

Злобин: Да, смотрите, во всем мире меняется правительство, приходит новый президент…

Соловьев: Спрашивают, какие проблемы у мурманского губернатора Евдокимова. Нет, я просто посмотрел программу «Время» и, исходя из нее, я понял…

Злобин: Может, ты еще и советские газеты читаешь по утрам?

Соловьев: Мне интересно, я сравниваю, кто кого мочит. Я понял, что все хорошо. Что в Мурманске все зло из-за губернатора. Там была сказана страшная правда, что его зам - главный бизнесмен. Но при этом никто не говорил, что у нас половина министров что имеет, тем и рулит. Это так, но зачем огорчать, правильно?

Злобин: В России, действительно, идет совмещение государства с бизнесом, семейным бизнесом и личным бизнесом, участием разных корпораций. И это поражает Запад, где на это есть очень жесткие ограничения, поскольку это дает возможность лоббировать, нечестно относиться.

Соловьев: Помнишь, как ты мне позвонил в ужасе и сказал: «Я увидел список российских лоббистов, официально опубликованный у нас в печати». И я абсолютно с тобой согласен. В России люди не очень понимают, кто такой лоббист. В принципе, лоббист – это почетная должность, почетная профессия, это уважаемые люди. Это люди, которые разъясняют позицию того или иного клана либо сообщества, они ее разъясняют кому-то. Правильно?

Злобин: Как правило, людям, которые принимают решения.

Соловьев: Но это никогда не могут быть люди, находящиеся во власти.

Злобин: Ты знаешь происхождение этого слова «лоббизм»? От слова «лобби». Это люди, которых не пускают в зал, в котором принимается решение, они при входе что-то говорят.

Соловьев: Совершенно верно – при входе что-то говорят. Взяли за пуговицу и пытаются объяснить.

Злобин: Причем, это довольно профессиональная, очень серьезная, очень важная в мире профессия. Без лоббистов многие решения принимались бы неправильно. Они – связь между обществом и властью, по большому счету. А в России, насколько я понимаю, эта ситуация полностью извращена, если смотреть на тот список лоббистов.

Соловьев: Представляешь, там министры – лоббисты. Как может министр быть лоббистом? Если министр-лоббист, то он – казнокрад.

Злобин: Лоббист – это однозначно человек, занимающий определенную позицию, отстаивающий интересы группы или интересы одной компании, условно говоря. Это официально то, что называется лоббизм.

Соловьев: Поэтому самая идея России: когда у нас министры возглавляют корпорации…

Злобин: И вице-премьеры...

Соловьев: Это просто. Для Запада это называется: сэр Антонио, как это по-русски?

Злобин: Многим придется меняться. Вот кому придется меняться наверху? Как они будут превращать страну в конкурентоспособную? То, что люди должны стать конкурентоспособней – это понятно. Корпорации должны стать конкурентоспособными. Я думаю, что какой бы ни был пиетет в Америке к компании «Форд», или к «Крайслеру», или «General Motors», которые являются символами американского могущества десятилетиями, но если они сейчас рухнут, их ведь никто не будет спасать.

Соловьев: Уже нет. Эта практика уже прошла, показала свою неэффективность.

Злобин: А вообще, есть в России такая общественная дискуссия о том, как выходить из кризиса?

Соловьев: Знаешь, я вижу дискуссию только на уровне команды Кудрина, и, условно говоря, Сурков, который активно пытается говорить: «Что вы делаете?», тут же оговариваясь: «Конечно, команда Кудрина победила». Притом, заметь, все равно у нас те же самые лица, у нас нет прорывных идей, у нас нет прорывных заявлений, и такое ощущение скуки.

Злобин: Мне кажется, в России даже в условиях кризиса не были раскупорены эти вертикальные коридоры поиска талантливых людей в политике и экономике. То, что было в 90-е годы, например. Какая была социальная активность! Конечно, многие там ушли в криминал – это другой вопрос. Но какой была активность, как люди двигались!

Соловьев: В чем принципиальное отличие того кризиса от нынешнего? Если шутить, то в 1998 году было модно иметь мобильный телефон, в нынешнем – рабочий. А если говорить серьезно, то тогда было ощущение, что малый и средний бизнес может вытащить страну, что и произошло. Вспомни, какое количество людей занималось торговлей, что-то делало, что-то шило. То есть, множество людей занималось малым бизнесом. При этом, количество государственных чиновников и людей, которые взимали, было существенно меньше. А сейчас получилось как: количество малых и средних бизнесменов сократилось в разы за счет того, что крупные корпорации, чиновники их уничтожили. Поле для их деятельности сократилось в разы, а количество кровопийцев выросло колоссально. То есть, нагрузка на свободный сектор экономики выросла так, что теперь уже он ничего вытащить не может.

Злобин: Я думаю, что через год мелкий и средний бизнес в России уменьшится еще в разы, и вообще очень мало кто останется. Кому охота? Легче идти на госслужбу.

Соловьев: Так туда еще попробуй, устройся!

Злобин: Так понятно.

Соловьев: У меня приятель, гений просто, программист. Он внедряет программы, они признаны «Майкрософт» как №1 в мире, он партнер «Майкрософт». Они, значит, внедряют программы. Они приходят, чтобы государственным структурам продать, говорят: «Сколько стоит рабочее место?» Условно говоря, 158 долларов. Те говорят: «Нельзя, слишком мало». Ставится семь фирм-прокладок и, в конечном итоге, это покупается за 3 тысячи долларов! Понимаешь, ну что это такое?

Злобин: Мне тут недавно рассказали новую российскую шутку: «Поговорим о завтрашнем дне. Какое оно – завтрашнее дно?».

Соловьев: Хорошая такая шутка, банкирская. А вообще, есть такой уровень вечного недоверия власти народу, и обратно, – власть считает, что ни в коем случае не надо слушать народ, потому что если что-то народ говорит, то это попытка оказать давление.

Злобин: Популизм.

Соловьев: Да. А под давлением никаких решений принимать нельзя.

Злобин: Вообще-то, это демократия – давление со стороны народа.

Соловьев: Да, не говори. Кстати, очень справедливое одно из определений демократии.

Злобин: Чтобы понимать, что делает правительство в кризисных условиях, надо просто понимать логику. Там должны быть какие-то очевидные, прозрачные обсуждения, решения, чтобы человек понимал, куда его ведут. Иначе, какое доверие к правительству может быть, когда человек даже не понимает, что будет через несколько месяцев со страной, экономикой, с его рабочим местом, с отраслью промышленности, где он работает.

Соловьев: Слушай, а доверие Совету Федерации какое! Я от смеха чуть не умер. Я тут прочитал закон новый. Они в Совете Федерации на полном серьезе обсуждали закон - запретить педофилам работать в школе. И когда стали выяснять, с чего такая тема, выяснилось, что проблема в том, что, конечно, ни один человек в здравом уме и трезвой памяти не возьмет педофила на работу в школу. Нужно сказать о том, что у нас в стране существует понятие «погашенных статей». И если статья погашена, то, в отличие от других стран мира, у нас это не оглашается. И неизвестно, за что человек сидел. В других странах мира, так как педофилия относится к ряду крайне тяжелых преступлений, то даже когда педофил где-то поселяется, неважно, сколько лет назад он освободился, соседям сообщают.

Злобин: В Соединенных Штатах это сообщается соседям, более того, в целом ряде штатов спрашивается разрешение соседей, может ли здесь поселиться педофил, нет ли у вас детей, предупреждаются семьи с детьми. Многие просто отказываются от такого рода соседства, естественно. В некоторых графствах даже есть закон, по которому у дома педофила должна постоянно стоять табличка, что здесь живет криминальный элемент, который был осужден за педофилию. Более того, есть многочисленные официальные веб-сайты, где указаны адреса, телефоны, фотографии, за что, когда они были привлечены. И это является информационным источником для директоров школ, людей, которые нанимают на работу людей в детские сады, тренеров, и так далее.

Соловьев: Это в Америке. У нас, как выясняется, хотя мы заявляем о любви к детям, только сейчас начинают додумывать. Я недавно рассказывал об одной пресс-конференции, в частности, о господине Пугачеве. Я думал, что мне, может, кто-то позвонит, даст опровержение, что неправда, сенатор Пугачев там свет в окошке, у него все хорошо. Нет, никто не позвонил.

Злобин: А что там?

Соловьев: Ну, Орлов с Хомяковым выступили, рассказали, что у сенатора Пугачева была судимость, но она погашена, поэтому не страшно. Но главное, что у него поддельный документ о высшем образовании, а это уже длящееся преступление, как я понимаю, если он не указал в Совете Федерации, когда поступал на работу, в анкете правдивую информацию.

Злобин: В принципе, это информация, которая должна очень заинтересовать избирательный комитет. Через них должны проходить все документы, они рассматривают подлинность документов и информацию, которую представляют кандидаты на выборные должности.

Соловьев: Это просто вопрос качества членов Совета Федерации. Во-первых, качество нашей прессы, которая решила не обращать внимания, естественно, совершенно бесплатно. А во-вторых, это, конечно, качество членов Совета Федерации. У нас же когда идет речь о членах Совета Федерации, то возникает ощущение, что читаешь криминальные хроники. Не обращал внимания? Вот у нас один разрешил не возбуждать на него уголовное дело, господин Вавилов, вот у нас другой с открытой судимостью, вот у нас третий – миллионер, скрывающий налоги, вот четвертый - удалось выгнать водочного магната. И думаешь так: «А-а-а, мама! Мама!»

Злобин: Ведь главное, что эта информация, как правило, неизвестна.

Соловьев: И люди ничего не знают.

Злобин: Может быть, он сто раз был осужден, какие-то диссиденты сидели в тюрьме, но это дело их более хорошими кандидатами на разные должности, поэтому избиратель, вообще, должен знать, кто представляет его регион. Ты знаешь, в Америке в свое время была большая дискуссия, она, может, в России будет звучать дико, но обсуждался вопрос о том, насколько, например люди, работающие с теми же детьми, учителя, насколько они должны открывать свою личную жизнь. Если человек был женат шесть раз, можно ли ему доверить воспитание ребенка?

Соловьев: Хороший вопрос.

Злобин: Да. Или, действительно, какие там моральные принципы.

Соловьев: Или, если он мормон, а преподает где-нибудь в другой среде, потому что у мормонов разрешается многоженство.

Злобин: Совершенно верно. Если он бросил своих детей, скрывался от алиментов, а тут он работает учителем начальной школы, он не педофил, но какие у него моральные стандарты?

Соловьев: Совершенно верно. Это вопрос доверия.

Злобин: Была в Америке интересная дискуссия, которая тоже на самом деле имеет смысл. Например, надо ли тебе знать, что твой дантист болеет или не болеет СПИДом?

Соловьев: Ну, да, конечно, здоровье граждан. Но я к чему это веду. К тому, что смотри, когда мы говорим, например, о доверии к правительству, вот спросить наших людей и сравнить с той же Америкой. В Америке несколько граждан, которым предложили занять высокие должности в администрации президента, вынуждены были отказаться из-за того, что им задали вопросы, на которые они не могли дать корректный ответ.

Злобин: Да. Например, у нас есть подозрение, что в последние пять лет назад вы не совсем правильно заполнили свою таможенную декларацию и с вас 1300 долларов.

Соловьев: Никто не спросит министра Гордеева: у нас есть подозрение, что вы имеете прямое отношение к сговору компаний, из-за которого в 2007 году летом возник рост цен на рынке, потому что вам было выгодно не спешить с принятием ряда мер по пресечению операций с зерном. Никто же не спросит. Никто не спросит ряд наших министров: «А правда ли, что вы имеете прямое отношение к ряду крупных компаний, занимающихся бизнесом связи?»

Злобин: На самом деле Ричардсон, который рассматривался на пост министра торговли, отказался на эти вопросы отвечать, и в результате сказали: «Нет, парень, ты не тянешь на то, чтоб стать министром».

Соловьев: То есть, абсолютная прозрачность. И наша страна, где министры не то что считают ненужным честно отвечать, у нас считают унизительным вообще с кем-то говорить о чем-то. «Кто вы такие, чтобы меня спрашивать?»

Злобин: И главное, понимаешь, к тебе здесь очень простое отношение. Ты идешь наниматься на должность государства министром, депутатом, членом Совета Федерации. Ты говоришь людям: «Я буду работать на вас. Вы меня нанимаете, вы платите мою зарплату, вы имеете право требовать от меня работу. Вы имеете право знать обо мне всё, чтобы сформировать свое мнение обо мне. Я открываюсь, никто меня не заставляет, я сам добровольно иду на эту должность, я сам добровольно открываю свою личную жизнь для вас. Тут ничего плохого. Не хочешь идти - оставайся секретным бизнесменом.

Соловьев: Пожалуйста.

Злобин: Ради бога, но ты же претендуешь на то, чтобы налогоплательщики оплачивали тебя: твою машину, твоего шофера, твою дачу, твою пенсию, твою зарплату. А как, извините, если мы про тебя ничего не знаем?

Cоловьев: Молодец Белых: там предыдущий губернатор купил «Лексус», а Белых его продал. Сказал, что не время, неправильно…

Злобин: Молодец, я думаю, что на самом деле появился губернатор, который, мы с тобой знаем точно, не будет брать взяток.

Соловьев: Сто процентов уверен, так же, как никому в голову не придет, что Александр Геннадьевич Хлопонин, будет брать взятки. Никто никогда не скажет, что дал взятку Дворковичу, что дал взятку Шувалову. То есть, есть много людей, которые лично вызывают глубокое чувство уважения.

Злобин: Причем у них огромный уровень ответственности, они принимают важные решения, но…

Соловьев: Но прозрачность должна относиться ко всем.

Злобин: Безусловно.

Соловьев: Просто ко всем. Хочу поделиться с тобой мыслями по поводу дела Чичваркина, потому что появляются некоторые новые нюансы, на которое я бы хотел обратить внимание. Во-первых, я считаю, что в этом деле истина все, в том плане, что я убежден, что действительно был некий экспедитор, который украл; я убежден, что этого экспедитора взяли, я убежден, что из экспедитора выбивали и экспедитор отдал. Здесь никакого сомнения нет. Вопрос в другом: где это происходило? Ты знаешь историю, да? Чичваркина обвиняют в том, что он был участником группы, которая участвовала в избиении человека. Самые интересные нюансы начинаются дальше. Выясняется: представители компании в России написали заявление в милицию, что у них украли деньги. Нашли человека, доставили его в милицию. И все противоправные действия против этого человека проходили в стенах отделения милиции, если верить газетам.

Злобин: То есть, руководство компании пошло в отделение милиции и там избивало человека, да?

Соловьев: Наверно, вместе с милиционерами или как-то еще. При этом… Я могу тебе объяснить, почему меня эта ситуация рассмешила. Потому что сейчас идут проверки, мы планируем возбудить дела против ряда людей, которые устраивают откровенную травлю против меня, связанную, очевидно, с делом, которое будет рассматриваться 19 февраля. Ряд олигархов сбросился… Кстати, один из них – тот самый олигарх, который не поленился у Чичваркина… Знаешь, такой скупщик краденого. Этот олигарх всем хорошо известен, он в последнее время регулярно пьян: видно, совесть парня мучает, хотя он плохо знает, что такое совесть. Ну, тяжело парню жить с этим грузом ответственности, но ничего-ничего: пусть поживет. Скупщики краденого, наверное, должны нести когда-то ответственность. Но я не говорю сейчас не про этого человека, может он не скупщик краденого, просто ситуация выглядит странно. Но то, что он участник-концессионер – это точно. Так вот, что удивляет. Мне говорят в милиции: «Ну, Владимир Рудольфович, ну что мы можем? Вот если вы этих людей найдете, к нам приведете – тогда». Я думаю, если я этого человека найду и приведу, тогда, я так понимаю, меня посадят, так же, как посадили людей Чичваркина, да? То есть это такая схема. Здесь же в чем вопрос? Наша милиция говорит: «Мы для тебя делать ничего не будем». Ну, поймали человека, привели в милицию, ну ладно, хорошо. Тебе что надо? Делай! А потом тебя же за это сажают. То есть вот в чем удивительная система: значит, не просто провокация, а провокация втройне.

Злобин: Ну, правильно. И, как известно, знаешь, страны вообще делятся на 2 категории: там, где при виде милиции люди бегут за помощью, и там, где при виде милиции разбегаются и потерпевшие, и пострадавшие, потому что от милиции будет еще хуже.

Соловьев: Не, ну а если вдуматься? Сам факт, что выбросили уголовные дела на помойку. Когда пришли следователи забирать, вышли милиционеры с автоматами не пускать следователей. Мама, что происходит?! Кто с кем воюет?

Злобин: Да, конечно, интересная история. Хотелось бы в ней разобраться окончательно.

Соловьев: Простоя ясно, что не прав Чичваркин, не правы все, кто избивали человека – это ужасно, это кошмарно, это нарушение закона. Но вопрос: а даст ли кто-нибудь оценку работникам милиции, которые принимали в этом участие? Вообще, всей схеме в целом кто-то даст или нет? Всей ситуации?

Злобин: Ну да, потому что наверняка такие вещи происходят не только здесь…

Соловьев: Ты что, хочешь сказать, что в наших отделениях милиции избивают? Николай, как вы можете! Я тебе рассказывал, как я зашел в отделение и увидел, как такой молодой бездельник залетает, в форме, и пожилого человека просто бьет ногой. Пьяного. Бьет ногой в грудь. Ну, я стал на него орать страшно. Примерно в это же время появилась видеозапись, когда в отделении милиции пожилую женщину ногой милиционер… Не помнишь? Я тогда говорил как раз Рашиду Гумаровичу Нургалиеву, что вот, кошмар, говорил, дайте мне данные, но чем все закончилось – не знаю. Данные передал, всю информацию выдали, но сам факт, что это не уникальные явления, а норма, к сожалению, для всех очевидно.

Злобин: Конкретно, действительно, милиция защитником должна быть в любой ситуации, в любом случае, любых людей до того как они осуждены судом, передаются в руки других совершенно структур. Поэтому репутация милиции зависит от таких факторов гораздо больше, чем от того, насколько у него чистая рубашечка, курит или не курит он на посту, моет ли он свою машину и так далее. Это фундаментальная вещь, конечно.

Материалы на тему:
Загадка «особого пути»
Николай Злобин: Россия создала отталкивающую модель общественного развития
Злобин: Американцы относятся к религии очень деликатно
Расизм наоборот
Что ожидает нового президента США?
Кто же, все-таки, правит миром?
Мораль депутатов: вилла в Испании и галстук за 5 тысяч долларов

Обсуждение:
Блог Владимира Соловьева
Группа "Владимир Соловьев. Для неравнодушных" VKONTAKTE.ru
Блог 2 - зеркало на LiveInternet
Блог 3 - зеркало на LiveJournal

17.02.2009, 16:17

---