Культура
"Гламур - это когда тайна жизни лежит не внутри, а на поверхности"
Выдающийся сценограф, художник и режиссер Роберт Уилсон привозит осенью в Москву свою знаменитую выставку "живых видеопортретов" VOOM, прошедшую в начале года в Нью-Йорке и вызвавшую там целый переполох. Брэд Питт позировал для Уилсона в нижнем белье под проливным дождем, сурово целясь в зрителей из пистолета. Изабелла Росселлини предстала в роли куклы. Изабель Юппер — в образе Греты Гарбо. Изобретенный Уилсоном новый жанр, расположившийся где-то на границе между фото- и видеоартом, быстро стал популярным. Подобные портреты теперь заказывают ему многие знаменитости. В рамках подготовки к проекту, организатором которого выступает марка Face Fashion, Роберт Уилсон ненадолго приехал в Москву и дал эксклюзивное интервью "Известиям".
Уилсон: Какой у вас маленький диктофон. Где его делают? В России?
Корреспондент "Известий": Нет, что вы... Я думаю, он японский.
Уилсон: Ну да. Японцы умеют делать руками тонкую работу.
Известия: А русские как раз не очень умеют работать руками. Головой иногда неплохо, а руками не получается.
 |
Уилсон: Так и американцы давно уже не могут работать руками. Куда нам до японцев! А ведь еще совсем недавно было иначе. Когда говорили "японское" — это просто значило "дешево стоит". Вот и все. Но после войны они взялись за работу, и посмотрите, что они сотворили. Или корейцы. Лет 25 назад они стали приезжать в Нью-Йорк продавать свежие овощи. Наши уходят из магазинов в шесть, а они вкалывают и вкалывают. 24 часа в сутки. В результате на каждом углу вы теперь можете купить свежие овощи, цветы — все что угодно. И город стал ярче, живее.
Известия: И Запад с Востоком вопреки Киплингу встретились.
Уилсон: Это очень плодотворная встреча. В результате этой встречи в Америке в ХХ веке появились композитор Джон Кейдж, использовавший в музыке так называемые случайные элементы, и хореограф Мерс Каннингем, чья хореография, как и музыка Кейджа, с которым он был неразрывно связан, тоже основана на методе случайности. Их поиски конечно же восходят к принципам восточной философии, и этого бы не случилось, если бы в середине XIX века коммодор Перри не поплыл в Японию и не открыл для нас японскую культуру. Она к тому моменту, как вы знаете, была очень закрытой. Западная, впрочем, тоже была закрыта. Теперь они разомкнулись. Я недавно был в Калифорнии, на западном побережье США, и там ощутил очень сильное восточное влияние. Вот ведь парадокс. Мы двигались на Запад, мы покоряли его. Потом из Калифорнии мы даже полетели на Луну. Но, двигаясь на Запад, мы стали гораздо ближе Востоку.
Известия: А как повлияла восточная культура на вас лично?
Уилсон: Я вообще гораздо ближе к Азии, чем к Европе. Европейское образование так или иначе базируется на греческой философии, в основе которой лежит рацио. Моя философия ближе к восточным идеям, к идеям дзэн. Я сейчас работаю в Берлине. А вы знаете, немцы — это немцы. Ты должен сесть с ними и обсудить все, что ты хочешь сделать. Они для любого действия должны иметь веские основания. Для меня это мучительно. Я не люблю о чем-то разговаривать, что-то объяснять. Я устроен иначе. Я начинаю с действия, а когда уже что-то сделано, я могу найти этому объяснение. Американцы вообще очень наивны и поверхностны. Для нас главное не причина, а эффект. В этом смысле мы куда ближе восточным идеям, чем немцы. Если я что-то делаю, я не знаю, почему я это делаю. А если бы знал — не смог бы этого сделать.
Известия: На вас оказала влияние не только японская философия, но и японский театр Но...
Уилсон: Да, так часто говорят.
Известия: А вы разве с этим не согласны?
Уилсон: До того как я поставил свой первый спектакль, я не думал, что буду работать в театре. Более того, я в ту пору ничего не знал о театре вообще и о японском театре. Уже потом я поехал в Японию и сразу понял, что Но очень близок моей природе. Однако это не то, что на меня как-то сознательно повлияло. Я просто делал то, что делал. Может, я в другой жизни был японцем...
Известия: Честно говоря, я не очень понимаю, почему вы решили посвятить свою жизнь театру. Вы же очень визуальный человек. Было бы логичнее, если бы вы посвятили ее изобразительному искусству или кино.
Уилсон: Одна из первых моих постановок продолжалась семь часов в полном молчании, и французы назвали ее "безмолвной оперой". Мне кажется, это очень верный способ описать ее. Слово "опера" восходит к греческому "опус", что в переводе означает "работа". Что такое театр? Это архитектура, танец, свет, живопись, философия, музыка, скульптура. Театр может быть всем. Все искусства можно в нем найти. До театра я занимался живописью. А потом понял, что театр является искусством в более широком смысле.
В конечном счете, важно не то, чем ты занимаешься, а как. Ты можешь быть домохозяйкой и делать, например, хлеб, но при этом важно, как ты одета, куда ты кладешь этот хлеб. Важен звук места, свет места. Вся его эстетика. Сейчас я вам что-то покажу. (Достает большой альбом.) Вы знаете что-нибудь о шейкерах? Я имею в виду религиозную секту в Америке.
Известия: Это что-то близкое нашему хлыстовству.
Уилсон: Для меня шейкеры уникальны в первую очередь тем, что они создали свой стиль. Вот смотрите, как они устроили свое жилище. Это печь, это шляпа, это стул. Все выдержано в одной эстетике. Их живопись, их музыка, ручка двери, изгиб шляпы, инструменты, с помощью которых они вырезают по дереву, пашут землю. Как они одевались, как сидели на скамейках, как ходили... Все было связано с одной заботой — достижение спокойствия духа. Все это исчезло безвозвратно. (Переворачивает несколько страниц.) Видите этот резной комод? Это уже декаданс. Это уже когда люди богатеют. Помните начало скульптуры у греков? Простота форм. Спокойствие. А потом греки стали богатыми — и начался эллинизм. То есть их декаданс.
Известия: А в ваших видеопортретах вы не усматриваете элементов декаданса? Они, как кажется, близки культуре гламура.
Уилсон: Не очень понимаю, что вы имеете в виду.
Известия: Я имею в виду, что у культуры гламура есть своя философия. И главный ее принцип состоит в том, что каждый человек может быть вечно молодым и вечно красивым. В мире вообще нет ничего трагического, страшного, уродливого. Одна сплошная красота.
Уилсон: Теперь понимаю. Но я спрошу вас: а что такое "уродливо"? Я видел недавно в Берлине выставку молодого американского художника Дэша Сноу. Говорили, что его работы уродливы, что он работает с трешем. Но эстетически его работы были очень привлекательны. Это было эстетизированное уродство. Поэтому я бы определил гламур иначе. Гламур — это когда тайна жизни лежит не внутри, а на поверхности. И это очень западный подход к жизни. Как, впрочем, и концепция вечной молодости и красоты. Если мы вернемся к японскому театру, то там действует совершенно иное отношение к возрасту. Там ты в соку только после семидесяти. В тридцать ты не можешь играть настоящие роли, потому что ты еще не мастер. Ты должен долгие годы учиться у мастера, перенимать его секреты, и потом ты сам станешь мастером. В моей стране овладение мастерством стало почти негативным понятием. У нас давно уже не принято копировать Рембрандта или Вермеера, а надо найти что-то свое собственное. На Западе предписано быть инновационным.
Известия: Вы говорите об этом с иронией, но ваше имя само по себе давно уже стало синонимом новаторства.
Уилсон: И тем не менее... Для меня всегда были привлекательны внутренний покой, умиротворенность и равновесие, благородная простота форм. Поэтому мне так нравятся те же шейкеры. Но все это исчезло из нашего обихода. Поглядите сегодня на Америку: это абсолютный декаданс. Простота и насущность — это то, что было у нас вначале, а теперь исчезло. Как у греков. Вы тут в Москве тоже быстро богатеете и развиваетесь. Очень вас прошу: будьте осторожнее!
11.07.2007, 08:46
